душа служба тропарь исус поста корнилий тебе помилуй исповеди рпсц крест храм кондак ирмос слава воскресе́ние молитва радуися сердце святаго день священномучеников церкви архипастырское иоанн христа старообрядческий господи псалом вечерня животворя́щаго литургия церковь при́сно поми́луй смерть павел храме отче утреня богородицы пресвятыя октября древлеправославное катавасия аминь поклон святых человек христос человеколю́бец
Аввакум в изгнании
Укрепи меня, о Боже, на великую борьбу,
И пошли мне мощь Самсона — недостойному рабу.
Как в пустыне вопиющей я на торжищах взывал,
И в палатах, и в лачугах сильных мира обличал.
Как на бесы мчатся с криком чрез болото и пустырь,
Чернецы везут расстригу-Аввакума в монастырь.
Привезли меня в Андроньев, тут и бросили в тюрьму,
Как скотину, без соломы, прямо в холод, смрад и тьму.
Из Москвы велят указом, чтоб на самый край земли
Аввакума-протопопа в ссылку вечную везли.
Десять тысяч верст в Сибири, в тундрах, дебрях и лесах
Волочился я на дровнях, на телегах и плотах.
Пять недель мы шли по Нерчи, пять недель все голый лед.
Деток с рухлядью в обозе лошаденка чуть везет.
Протопопица, бывало, поскользнется, упадет.
«Протопоп ты горемычный, долго ли нам еще страдать!»
«Видно, Марковна, до смерти!» Тихо, с ласковым лицом,
«Что ж, Петрович, — отвечает — с Богом дальше побредем».
Вижу — меркнет Божья вера, тьма полночная растет,
Вижу — льется кровь невинных, брат на брата восстает.
Что же делать мне! Бороться и неправду обличать,
Иль, скрываясь от гонений, покориться и молчать.
И сидел в немом раздумье я, поникнув головой.
Но жена ко мне подходит, тихо молвит: «Что с тобой?
Встань, родимый, что тут думать, встань, поди скорее в храм.
Проповедуй слово Божье. Смерть пришла сегодня к нам».
А сегодня рано утром пред народом поведут
На костер меня-расстригу, и с проклятьями сожгут.
Но звучит мне чей-то голос, и зовет он в тишине:
«Аввакумушка мой бедный, ты устал, приди ко мне».
Дай мне, Боже, хоть последний уголок в твоем раю,
Только видеть малых деток, видеть Марковну мою.
Потрудился я для правды, не берег последних сил,
Тридцать лет, никониане, я жестоко вас бранил.
Если чем-нибудь обидел, вы простите чудаку,
Ведь и мне пришлось немало натерпеться, старику.
Вы простите, не сердитесь, все мы братья во Христе.
И за всех нас, злых и добрых, умирал Он на Кресте.
Так возлюбим же друг друга — вот последний мой завет.
Все в любви, Закон и Вера, выше заповеди нет.